Томас Бейтман родился в 1778 в Йоркшире в семье хирурга. С самого детства он обладал хрупким телосложением и был молчаливым и сдержанным, ничто не говорило о талантах и способностях, которые впоследствии отличали его. Когда он не ходил в школе, он неизменно просиживал большую часть дня на воротах у дома, погружённый в свои мысли, не ища развлечений. Когда его отец, имевший обширную медицинскую практику в ??Уитби и проводивший мало времени со своей семьей, заставал его за подобным времяпрепровождением, то сетовал жене, что «это мальчик никогда не будет хорош для чего-либо».  

На двенадцатому году он начал ходить в школу преподобного Маккерета в Торнтоне, деревне в двадцати милях от Уитби. Здесь с самого начала он выделялся среди одноклассников, принимаясь с жаром за новые знания, что заметно контрастировало с его прежними привычками. Он продолжал учебу даже в свободное время, а расслабление находил в музыке, рисовании и ботанике. Астрономия и электричество были одними из излюбленных предметов, пусть даже они и проходили без посещения планетария и изучения электрической машины. В те же годы он, не имея подходящих подручных инструментов и материалов, смастерил с помощью своего перочинного ножа эолову арфу. Его учитель замечал, что его самая примечательные способности - здравое и проницательное суждение, не столько быстрота, сколько непрестанная энергия, поддерживающая его ум в активном состоянии. 

К 15 годам он уже самостоятельно избрал будущей профессией врачевание и по совету знакомого доктора Беквита на 3 года стал учеником аптекаря в Йорке, где помимо общего образовательного курса обучался французскому языку, математике и минералогии. В 19 лет вооруженный теоретическими и практическими знаниями он отправился в Лондон. Отправляясь в путь Томас спросил у мамы, как часто она будет ожидать его писем. Она ответила: «Раз в две недели»; с того времени в течение всех последующих двадцати лет его отсутствия и в разгар самых активных занятий он ни разу не изменил обещанию. Каждое его письмо содержало мельчайшие подробности обо всем, что, по его мнению, могло быть интересно его семье. В 1797 он начал учебу в Лондоне в школе анатомии на Уиндмилл-стрит, основанной знаменитым анатомом Уильямом Хантером, и одновременно изучал врачебную практику в больнице св.Георгия. В 1798 он отправился в Эдинбургский университет для получения докторской степени, и спустя 3 года защитил диссертацию на тему «Haemorrhoea petecchialis».

Внимание Бейтмена к кожным расстройствам приписывают его осведомленности об отсутствии какой-либо адекватной информации о болезнях кожи, его привычной любви к исследованию заболеваемости, и его интересу к накоплению достоверных клинических данных и расположению их в логическом порядке. Поскольку на тот момент Роберт Уиллан был ведущим специалистом по кожным заболеваниям, переезд Бейтмана в Лондон и изучение кожных болезней у столичного дерматолога был логичным. Спустя 3 года работы вместе с Уилланом Бейтман, не без влияния первого, становится  врачом в кожном диспансере и врачом в больнице для лихорадочных больных.

Бейтман пошёл по стопам Уиллана - расширил и усовершенствовал его метод. В 1811 когда Уиллан отошёл из практики и отправился на Мадейру, Бейтман стал главным авторитетом в Лондоне по всем вопросам, связанным с поражением кожи, и вскоре приобрёл обширную и прибыльную практику.Отношения между этими двумя врачами интересны в том отношении, что последователь стал толкователем и популяризатором учителя. Бейтман опубликовал в 1813 «Синопсис кожных заболеваний в соответствии с классификацией доктора Уиллана», фактически доведя до ума незавершенную работу Уиллана «О кожных заболеваниях» (1808).

В 1817 Бейтман завершил серию акварелей - рисунков, которые начал создавать Уиллан - и выпустил атлас «Изображения кожных заболеваний, демонстрирующих характерные проявления основных родов и видов, включенных в классификацию покойного доктора Виллана; и завершение серии гравюр, начатой этим автором». Книга стала чрезвычайно популярной, прошла через множество изданий и была переведена на французский, немецкий и итальянский языки. Её известность достигла России, после чего Государь Император Александр Павлович послал Бейтману бриллиантовое кольцо стоимостью 100 гиней за его отличную работу и потребовал, чтобы ему отправлялись все последующие работы Бейтмена.

Ученик позаимствовал у своего учителя первоначальные взгляды и многие наблюдения, но при этом прославил имя учителя. Можно с уверенностью сказать, что без изложения Бейтмена, заслуги Уиллана в дерматологии были бы не столь известны. Направление работы ученика и учителя столь едино, что трудно, если не невозможно, правильно определить их отдельные научные достижения. Тем не менее авторству Бейтмана принадлежат первые описания некоторых кожных болезней, например, контагиозного моллюска: «Ко мне прислали пациента... поражён одинаковым видом моллюска, который, по-видимому, заразен при контакте… Лицо и шея этой молодой женщины были густо усеяны круглыми выступающими бугорками разных размеров, от головки большой булавки до бобов, которые были твёрдыми, гладкими и блестящими, с небольшой степенью прозрачности и почти телесного цвета... Процесс их роста был очень медленным: первый бугорок появился на подбородке двенадцать месяцев назад и лишь немногие из них достигли большого размера. Она приписала происхождение этой болезни контакту с лицом ребенка, которого она кормила грудью и у которого существовал такой же большой бугорок; во время следующего визита она сообщила мне, что у двоих других детей из той же семьи были обнаружены схожие бугорки… Родители полагали, что первый ребенок получил высыпания от слуги, на лице которого они также наблюдались». На рисунке из его атласа изображена пациентка с контагиозным моллюском. 

Бейтман ратовал за наведение порядка в дерматологической терминологии. В 1813 он  написал: «Слова проказа, цинга, чесотка» стали настолько неопределенными, что стали просто синонимами кожных заболеваний… Даже более научные исследователи, чьи знания о болезнях не всегда были равны их учёности, не различали не только общих терминов, таких как слова «пустула», но и особых названий болезней, таких как  лихен, псора, герпес, импетиго, порриго, чесотка и многих других, которые были произвольно присвоены многим родам болезней. Можно предположить, что эта диагностическая бедность может объяснить частоту упоминаний проказы в исторических трудах и, например, существование четырёх больниц для прокаженных  вокруг стен Норвича в XIV веке, население которого составляло всего около 6000 человек». 

Невысокого мнения он был и о трудах Жана Алибера: «Была предложена своего рода договоренность в великолепной и напыщенной работе М.Алибера, которая, однако, лишена метода… M.Алибер с громкими претензиями на превосходное мастерство на самом деле не способствовал ясности в прежних представлениях». Бейтман приводил следующие доводы, во-первых, Алибер принял «древнее смешение терминов» без определения их, во-вторых, вводил в практику «вульгарные» термины, которые были настолько общими, что применимы почти ко всем кожным заболеваниям, и, в-третьих, его классификация была произвольной и характеризовалась «полным дефицитом разграничений и методики». Возможно, эту критику следует рассматривать также в контексте политической ситуации в Европе в то время, когда Британия и Франция воевали на Пиренейском полуострове. Тем не менее, время показало, что многие французские дерматологи с энтузиазмом восприняли учение Уиллана. 

Впрочем, Бейтман интересовался не только кожными болезнями. По результатам работы в больнице для лихорадочных больных с 1804 по 1816 он написал серию отчётов о связи болезней и состоянии лондонской погоды. Он публиковал эти документы в «Эдинбургском медицинском и хирургическом журнале», который он создал в 1805 вместе с Эндрю Дунканом-младшим и Генри Ривом. Его отчёты представляют собой ценные документы по истории эпидемий и способствовали установлению его научной репутации. 

Бейтмана всегда отличало то, что в настоящее время называется «тайм-менеджмент» («управление временем»). Его ум никогда не оставался без дела: он всегда стремился  задокументировать свои клинические наблюдения. Минуты были драгоценными и их нельзя было тратить впустую, независимо от времени суток. Карандаш всегда был в его руке, даже когда он спускался по лестнице утром. Бумаги и книги лежали на столе пока накрывался завтрак, во время обеда небольшой интервал после возвращения домой и до подачи блюд использовался таким же образом. В своих ежедневных обходах в диспансере он совершал максимально короткий путь и экономил даже несколько шагов. Он писал с той скоростью, с которой его перо только могло двигаться. Во время его подготовки некоторых глав для «Циклопедии» особенно сильно проявилось его обыкновение записывать на клочке бумаги мысли и вопросы на интересующие темы, а затем читать связанные с этим книги. Как правило все заметки и комментарии, сделанные на полях книг и обрывках бумаг, исходно были настолько выверены и точны, что редко подвергались коррекции и без задержек отправлялись на печать. Будучи первым библиотекарем Королевского медико-хирургического общества, он помог основать великолепную библиотеку этого общества и составил первый каталог.

Его подход к обучению описан его другом доктором Рэмси: «Его манера чтения лекций была действительно особенной. Терпеливая и доброжелательная серьёзность, простота языка и добросовестная преданность его ума аудитории были направлены на то, чтобы зафиксировать внимание слушателей. Его не оскорбляло легкомыслие, недостойное его обучения или предмета». Один из слушателей Тодд Томпсон писал:  «У доктора Бейтмена не было характера, который удовлетворялся бы поверхностным знанием какого-либо предмета, который привлекал его внимание. Он разбирал все возникающие вопросы до мельчайших подробностей».

Около 1815 здоровье Бейтмена стало его подводить: он потерял зрение на правом глазу, а зрение на левом стало ухудшаться. К сожалению, использование ртути в его лечении привело к приступу ртутного эретизма, который почти стоил ему жизни и симптомы которого он описал в одном из томов «Медико-хирургических операций».

После некоторого периода отдыха он вернулся к своим обязанностями, но к 1819 состояние его здоровья сделало невозможным исполнение врачебных обязанностей. Последние свои годы он провёл в своём родном городе Уитби. В это время его сопровождала глубокая религиозность и раскаяние за нечестивость и материальные взгляды на мир. Последними его словами, произнесенными 9 апреля 1821, были: «Я с трудом могу различить, что это, слабость или сонливость, что охватила меня; но это очень приятное чувство. Я, конечно, должен покинуть мир, моя сила так быстро падает. Я рад уйти, если на это будет воля Господа».