Нида – удивительный городок на литовской стороне Куршской косы. В паре километров от границы с Россией. Без преувеличения, в Ниде царствует гармония.

Вот, к примеру, лодка. Она причалила к берегу именно там, где она лучше всего вписывается в окружающий пейзаж. Из прибрежных камышей дружно выплывает утиное семейство. Подгоняя уток, налетает ветер и крутит разноцветные флюгеры.

Кстати, флюгеры в Ниде особенные. Сейчас они на длинных шестах украшают городскую набережную, а когда-то крепились на рыбацкие лодки и служили делу упорядочения рыболовства.

Каждый рыбак считал своим долгом зашифровать в своем личном флюгере какой-нибудь тайный смысл. Крест в круге означал, например, что рыбак женат, а просверленные дырочки показывали число наемных работников.

Наслаждаясь идиллическими пейзажами, я продолжаю свою прогулку по набережной, идущей вдоль берега Куршского залива. Конечной точкой моего привычного маршрута является дом-музей великого немецкого писателя Томаса Манна.

Всякий раз, глядя на этот стоящий на холме дом с синими ставнями, я ловлю себя на мысли о том, что Томас определенно знал толк в выборе места жительства. Здесь, в тишине и гармонии, сидя на специально сконструированном им самим стуле, он писал свою очередную книгу.

Поднимаясь по деревянной лестнице по склону дюны к домику семейства писателя, я вспоминаю о другой “Волшебной горе”— моем любимом романе на “околомедицинские” темы, действие которого происходит в начале прошлого века в туберкулезном санатории в Альпах.

В одной из глав автор Томас Манн отвлекается от профильной пульмонологической темы и рассуждает словами одного из главных героев, доктора Беренса, об актуальных вопросах физиологии кожи.

Он говорит о коже как о чувствительном покрове, своеобразном внешнем мозге. Доктор Беренс размышляет  о влиянии психических аффектов, которые могут вызывать появление краски стыда через взаимодействие вазомоторных нервов и сосудов кожи или провоцировать, приподнимая сальные железы, появление гусиной кожи.

Интересно, что Беренс – не только опытный врач, но и талантливый художник. На  своих полотнах он изображал кожу “с научной точностью и живой осязаемостью”. И в этом, по его собственному утверждению, ему помогало то, что он “не только лирик, но еще и врач, физиолог, анатом”.

Я стою у дома с соломенной крышей и синими ставнями, смотрю на играющий на солнце голубовато-зеленый залив и вдыхаю ароматы мха и сосен. В эти минуты хочется быть лириком.