Санкт-Петербургские больницы неоднократно упоминаются в литературе. Чаще всего упоминания удостаивается Обуховская больница, открытая в 1780, одна из старейших городских больниц. Так, в «Пиковой даме»: «Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..». Согласно В.И. Далю жёлтый дом, как синоним психиатрической клиники, происходит от жёлтого цвета окраски Обуховской больницы в Петербурге. В этой больнице закончил свою жизнь Левша: «Тогда один подлекарь сказал городовому везти левшу в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают. Тут велели расписку дать, а левшу до разборки на полу в коридор посадить». 

Упоминание о первой дерматовенерологической больнице не столь многочисленны, но несомненно более яркие. Самое заметное и полное упоминание, можно сказать, практически посвящение первым десятилетиям её существования, описано в поэме «Елисей или раздраженный Вакх» (1769-1771) поэта XVIII века В.И.Майкова.

Где речка Чёрная с Фонтанкою свилися
И устьем в устье Невы реки влилися,
При устии сих рек, на самом месте том,
Где рос Калинов лес, стоял огромный дом;
По лесу оному и дом именовался,
А именно сей дом Калинкин назывался;
В него-то были все распутные жены
За сладострастие свое посажены;
Там комнаты в себя искусство их вмещали;
Единыя из них лен в нитки превращали,
Другие кружева из ниток тех плели,
Иные кошельки с перчатками вязли.
Трудились тако все, дела к рукам приближа,
И словом, был екстракт тут целого Парижа.
Там каждая была, как ангел во плоти,
Затем, что дом сей был всегда на заперти.

Официальной датой начала деятельности Калинкинской больницы является 1762. До перехода её в ведение Петербургского приказа общественного призрения она находилась на содержании личного кабинета Екатерины II. Больница официально именовалась секретной, что было связано с тем, что от поступающих больных не требовалось никаких документов, удостоверяющих личность.

«В отношении больных соблюдалась столь величайшая секретность, что строго запрещено было расспрашивать о звании поступающих в заведение и до совершенного выздоровления и выхода позволялось им даже оставаться в масках». Такой порядок был введен специальным указом Екатерины II в городских больницах для больных заразными болезнями с той целью, чтобы они не уклонялись от госпитализации из-за боязни разглашения своего заболевания.

Весь персонал больницы присягал о сохранении тайны фамилий больных, которые находились в больнице под номерами. Этот же указ предписывал каждую неделю подавать в кабинет Екатерины II ведомость о движении больных в больнице. По данным 1779-1783 в больнице было 60 коек, поровну для мужчин и женщин.

В последующие годы больница продолжала обзаводится новыми площадями. «В 1778 по высочайшему повелению… Екатерины вторыя учреждена тут секретная больница для зараженных венерическою болезнью, на какой конец надстроен верхний этаж. В 1786 и 1787 построен каменный флигель в два этажа на Екатерингофской улице и два особых на другой стороне, деревянные на каменном фундаменте…Каменный флигель во дворе… построен в 1798 и 1799 для беременниц». 

Первые данные о врачебных кадрах больницы относятся к 1783, в это время медицинский персонал ограничивался одним штаб-лекарем и двумя подлекарями.

С 1783 Калинкинская больница впервые была использована как учебная база. В это время при ней была основана хирургическая школа, именуемая «Императорским медико-хирургическим институтом». Данное учебное учреждение демонстрировало несовершенство процессов в медицинском образовании. 

Приказ об открытии школы гласил «…при больнице за Калинкиным мостом, под ведением здешнего обер-полицеймейстера состоящей, завести особую хирургическую школу, составленную из 30 пансионеров, в который преподаваемы будут теоретическое и практическое повивальное искусство, хирургия, операции и лечение глазных болезней, анатомия, химия, физиология, ботаника, физика и другие потребные к тому знания…дабы сие заведение сугубо приносило пользу, будет при оном содержима больница для 20 родильниц и для 20 немощных разными болезнями, хирургического пользования требующими».

Для поступления требовалось умение говорить на немецком языке, так как преподавание велось только на этом языке. Фактически училище предназначалось исключительно для немцев. Это училище не оправдало надежд организаторов. Учеников было мало, денежных средств и учебных пособий не хватало. Училище было присоединено к медико-хирургической академии, немцы же при этом сохраняли привилегированное положение. 

В одном из обзоров медицинских заведений России автор сообщал: «Итак, с 1803 путешественник среди множества странностей в Петербурге мог бы отметить следующую: в медико-хирургической академии приготовлялись врачи для русских армий и флота, но те, которые имели счастье родиться немцами, имели особых преподавателей, слушали науки на родном языке и по окончании курса наук могли лечить русского солдата, не зная ни слова по русски! И такое незнакомство с Россией служило им скорее к пользе, потому что немцы занимали везде влиятельные места, энергично поддерживая единоплеменников».

Калинкинское медико-хирургическое училище, просуществовав около 20 лет, в основном работало в интересах немцев и фактически почти ничего не сделало для подготовки кадров. Училище не соответствовало национальным интересам и было создано искусственно, немецкими врачами, использовавшими свои дворцовые связи.

Расцвет научной и преподавательской деятельности больницы в XIX веке связан с работой Вениамина Михайловича Тарновского. Подавляющее большинство  исследований и открытий он сделал в стенах больницы, с которой его жизнь была связана на протяжении 47 лет. Но до этого периода ещё было больше полувека.